– Генерал-лейтенанту Корнееву Николаю Васильевичу.

– А справится? – спросил Сталин о присутствующем в третьем лице.

– Обязательно справлюсь, товарищ Верховный главнокомандующий! – вступил в разговор молчавший до этого Корнеев. Обижаться было глупо – бывший уголовник никогда не соблюдал правил этикета.

Генерал-лейтенант Николай Васильевич Корнеев, сочетавший личную храбрость с осторожностью, был человеком деятельным и весьма образованным. Бывший преподаватель Академии Генерального штаба, хорошо знавший военное дело, воевал в одиннадцатой армии, расформированной в сорок третьем году. Вернуться на фронт не позволяло ранение – осколком мины ему оторвало стопу. Эти два печальных обстоятельства генерал-лейтенант лечил чисто русским способом. Иногда всё проходило тихо и почти прилично, а иногда так шумно, что «штатные» доброхоты доносили во все инстанции. Так что о его поведении было известно даже в Кремле. Сталин любил смелых и храбрых людей, но недолюбливал тех, кто, как ему казалось, капитулировал перед жизненными обстоятельствами. Любил выпить, но не терпел тех, кто не знал в этом меры. Судьба Корнеева Сталиным уже была решена, но об этом пока никто не знал. Принцип был прост: справится – герой и наградим, нет – на делянки к Лаврентию, он разберётся.

– Этот фронт, товарищ Корнеев, гораздо сложнее, чем может показаться, – стал поучать Сталин. – Тут маузером или шашкой наголо не справишься. Найти правильные аргументы, доказать верность позиции и убедить примкнуть к общему делу порой бывает очень сложно, иногда архисложно. Тут должна быть железная аргументация!

– А я на лёгкий участок, Иосиф Виссарионович, и не прошусь. От врага не бегал и сейчас не побегу, – гордо и даже с некоторым вызовом ответил Корнеев. Все молчали, ожидая реакции Хозяина.

– Не побежите? Правильно! А с вашим ранением и подавно. Вы своё, товарищ Корнеев, под Сталинградом уже отбегали. Вернее, отстояли и вместе со всеми не пустили врага дальше Волги. Надеюсь, вы понимаете, что партия и правительство поручает вам решение очень важной стратегической задачи, имеющей колоссальное значение?

– Понимаю, Иосиф Виссарионович.

– И спрашивать мы будем с вас по всей строгости военного времени! Догадываетесь?

– Так точно, товарищ Верховный главнокомандующий.

– Раз цели определены, задачи поставлены – за работу, товарищи!

Утром следующего дня генерал Антонов безвылазно находился в своём кабинете. Адъютант доложил, что прибыл генерал-лейтенант Корнеев. Алексей Иннокентьевич тут же пригласил его к себе. Николай Васильевич вошёл в комнату, опираясь на массивную резную трость.

– Товарищ генерал, разрешите?

Антонов давно был знаком с Корнеевым, но довольно поверхностно. Они не дружили и не были товарищами, но были на «ты» и генерал очень уважал генерал-лейтенанта. Его поведение на Сталинградском фронте, по мнению генерала, было причиной такого отношения. Не отсиживался и не прятался, что само по себе уже демонстрировало силу его характера. А что иногда загуливал, так не оттого, что пьяница, а оттого, что не мог примириться с фактом, что на фронт его уже не пошлют. Начальник оперативного отдела Генштаба думал, что у Корнеева в подсознании мерзким буравчиком сидела мысль о том, что он уже никому не нужен, карьера кончена и пора на свалку. В мирное время с этим, может быть, и получилось бы сжиться, а в военное – вряд ли. В тылу любой вояка, тут он вспомнил и о себе, покроется в лучшем случае паутиной, а в худшем – плесенью. Антонов, как ему казалось, понимал Корнеева.

– Да что ты, Николай Васильевич, церемониал развёл, как на параде?

– Так ведь стружку снимать будете, Алексей Иннокентьевич.

– Ага! С тебя снимешь. Инструмент такой не придумали. Проходи, садись.

Корнеев сел на стул у стола, положив больную ногу на трость, которую устроил перед собой между полом и сиденьем стула.

– Кое-что слышал, кое-что знаю, да и времени у нас с тобой в обрез. Ты хоть понимаешь, Николай Васильевич, что нас ждёт? Это тебе не твоё сталинградское горе заливать. Понимаю – ранение, понимаю, что у тебя на душе, но теперь никто ни с тобой, ни со мной миндальничать не будет! Не то сейчас время. Мигом к стенке поставят как врага народа, и вся недолга.

– Бог не выдаст, свинья не съест, прорвёмся, Алексей Иннокентьевич! Где наша не пропадала! – попытался оптимистично отшутиться генерал-лейтенант.

– Не к тёще на блины едешь! – осадил собеседника генерал. – Ты своей головой хорошенько подумай! Тебе поручают руководство Советской военной миссией при Верховном штабе Национально-освободительной армии Югославии! Какая ответственность!

– Я что-то не понял, Алексей Иннокентьевич, ты что, отговариваешь меня? Так назад ходу нет. Я комдивом был, трудности знаю и их не боюсь!

– Я тебя предупреждаю! Чтоб комар носу не подточил. Если провалишь такое дело, то я тебя первым кончу! Из табельного оружия!

– Постараюсь оправдать доверие.

– Нет уж, генерал-лейтенант Корнеев, ты не постарайся, а оправдай доверие! Иначе по одной статье пойдём, у одной стенки стоять будем.

Решив, что момент моральной накачки и описания стратегических перспектив, а говоря проще – этап пинка под зад, им полностью выполнен, Антонов решил приступить к постановке конкретных тактических задач. Ну, в самом деле, уже не мальчик, стреляный воробей, должен и сам понимать! Поведение генерал-лейтенанта подходило к тому рубежу, за которым однозначно был только бесславный конец. Наверняка Хозяин специально дал это поручение Николаю Васильевичу, чтобы уже без всяких угрызений совести в случае провала миссии у Тито расстрелять его без суда и следствия.

– Твоя главная задача и объект – это Тито, – начал новый виток разговора Алексей Иннокентьевич. – Что делает? Чем дышит? Куда поглядывает? Важно, чтобы он с союзниками не снюхался.

– Не пойдёт с нами вприсядку, пристрелю из своего именного маузера.

– Ага! И шашкой башку отрубишь. Сталин тебе что сказал?

– Что кавалерийским наскоком эту задачу не решить.

– Вот именно! Это тебе не Гражданская… Свинцовые пилюли – это, так скажем, лишь экстренная мера, – смягчил «сабельный удар» Корнеева Антонов. А в душе улыбнулся. В общих чертах «политику партии и правительства» его подчинённый уловил точно и именно в том русле, в котором он и сам от него ждал. – Скажи как на духу, Николай Васильевич, справишься? Ранение не помешает?

– Даже если мне ампутируют обе ноги, а не стопу, как сейчас, то я все равно возьму его за жабры. А в критической ситуации – загрызу зубами любого, кто помешает понять Тито, кто ему друг, а кто его враг! Через сутки он будет понимать, что дружба с Советским Союзом под мудрым руководством вождя всех трудящихся товарища Сталина – это единственно верный путь для всей братской Югославии!

И тут, нарушая все законы субординации и приличия, Корнеев вскочил со стула и лихо выдал несколько танцевальных па, эдакую «цыганочку с выходом». Видимо, когда-то он неплохо танцевал. После случая с лётчиком Маресьевым[12] такой способ убеждения и доказательства собственной правоты даже среди высокопоставленных военных стал очень популярным. Пройдя круг по комнате Антонова, Корнеев уселся на стул и принялся устраивать на прежнее место раненую ногу. По тому, как он её «баюкал», было понятно, что танцевальная демонстрация далась генерал-лейтенанту не просто.